Компрессия - Страница 22

– Подожди, – не понял Кидди. – Насколько я понял, ты прошел тестирование на раскаяние? Что значит – погибли заслуженно?

– Вы мне на тестирование не пеняйте, – вздохнул Борник. – Психологи местные мое раскаяние расшифровывать не пытались, тем более что я ни разу о сокращении срока не ходатайствовал. И если я говорю, что погибли заслуженно, значит, погибли заслуженно.

– Не значит ли это, что ты считаешь убийство человека возможным? – насторожился Кидди.

– Тут следует мгновенно восстановить защитное поле, вызвать специальный наряд, направить ходатайство об отмене сокращенного срока заключения, примененного ко мне как к инвалиду? – Борник раздраженно плюнул на каменный пол. – Вот и еще одна причина не восстанавливать ноги – чтобы срок не удлинять. Остаток в шесть лет лучше, чем в шестнадцать. Не так ли?

Кидди промолчал. Борник отодвинул монитор, погрыз ноготь большого пальца. Внезапно Кидди подумал, что в деле указан рост заключенного, один метр девяносто сантиметров, словно это до сих пор имело значение. Когда-то Борник был высоким и красивым молодым парнем. Теперь его темные волосы поредели и поседели. Лицо изрезали морщины. Только глаза смотрели упрямо и твердо.

– Вы поймите, майор, – глухо проговорил Борник. – Я в самом деле раскаиваюсь, но не в том, что сделал то, что сделал, а в том, что не нашел такого уголка на Земле, на Марсе, да хоть на Луне, где бы мог жить так, как хочу, и никому при этом не мешать.

– А как ты хотел бы жить? – спросил Кидди.

– А как внутри сложится, так и жить, – наклонил голову Борник. – По совести. Никого не бояться.

– Разве ты боялся хотя бы кого-нибудь? – усомнился Кидди.

– Себя боялся, – прошептал Борник. – В молодости я закипал на раз. Да и перед арестом вот… К примеру, приходит лайнер с Марса на спутник. Ну там, пересадка на паром, кому на Землю, кому на Луну, кому еще куда. Народ, утомленный перелетом, псевдограв топчет, двери открываются, и тут появляется какое-нибудь рыло с нашивками, вроде как у вас, только блеска на петлицах больше, и отталкивает в сторону доходягу, что на Марсе в шахтах половину здоровья оставил, а оставшуюся половину до Земли бережно везет, расплескать боится. Доходяге что, его и на Марсе по голове не гладили, одним синяком больше, одним меньше. Не его вина, что не в тот коридор встал. А мне невмоготу становится. И вот я, человек, у которого карточка на чужое имя, у которого фальшивые линзы в глазах, псевдокожа на пальцах и стойка на каждый сканер, потому как моя рожа на мониторах появляется чаще, чем реклама космических чипсов, догоняю этого мерзавца и скручиваю ему башку. Ну может быть хоть что-то дурнее?

– Может быть, – кивнул Кидди. – Пристрелить охранника, запутать восемь патрулей охраны в пакгаузах спутника, выбраться из техзоны через коллектор, в котором температура под пятьдесят, а потом два месяца трястись от холода в трюме грузовика до Марса, где и потерять ноги.

– Я ведь мог уйти тогда, мог, – проворчал Борник. – Грузовик у Фобоса в терминал встал. В другое время я бы спокойно на неприметную банку перебрался, а тут рожа у меня за два месяца уж больно сдала. Щеки ввалились, обычно на грузовиках народ салом заплывает от безделья. Короче, не удалось затеряться. Брать меня начали. Я двух рейнджеров подранил в перестрелке, а третьего, паренька зеленого, прикончить не смог. В компрессионную камеру уже забрался, колено ему прострелил, а он в ноги мне вцепился и тянет. Ну что ты тут будешь делать, приложил я ему импульсник ко лбу, а на клавишу надавить не могу. Он глаз не зажмуривает, понимаешь? Смотрит на меня, а сам браслеты к псевдограву лепит. А перегородка уже сверху ползет. И тут я остановился. Можно было, конечно, вышибить ему мозги, забраться на каботажник, отсидеться где-нибудь в разработках на планете, приходилось уже, есть там потайные штреки, есть, но вот остановился. Ощущение было, что на краю стою. Вот сейчас расшибу башку мальцу, глаза его серые закрою и с края свалюсь. Не выстрелил.

– А потом? – спросил Кидди.

– А потом все, – усмехнулся Борник. – Отключился я, как косточки мои хрустнули. Когда очухался, уже поздно было трепыхаться.

– Значит, не свалился ты с края, – задумчиво сказал Кидди. – Тебе кажется, что не свалился. И все-таки раскаиваться не хочешь…

– Вы на меня время не тратьте, – вновь наклонился к монитору Борник. – Я теперь умнее буду. Но, если честно, скажу вот что. Дотяну до освобождения если, справлю себе ноги. Если все срастется, как думаю, то уберусь куда-нибудь подальше от городов. В чащу лесную, теперь, слышал, есть деревеньки тех, кто по-старому живет. Где браслеты эти проклятущие не носят. Вот там мне место. Где меня за всякую пакость пришибить могут и где я без опаски из всякого пакостника мозги вытряхнуть смогу.

– Не все так просто, Борник, – отчего-то с сожалением проговорил Кидди.

– Да уж чего за простотой-то гоняться? – ухмыльнулся Борник и почесал закутанные в ткань культи. – Я жить хочу, майор. Жить. Как человек жить! Как думаете, успею еще? А если успею и настругаю мальцов с десяток, простится мне перед Богом частица моих пакостей? А что касается компрессии, мерзавец мне этот не понравился. Котчери. Он в капсулу эту нашего брата укладывает так, словно консервы закатывает. Оно, конечно, очень может быть, что мы другого подхода и не заслужили ни разу, только поверьте мне, майор, он вас так же закатывать будет. Или ерунду у нас бормочут, что и вы на недельку в этот домик в степи отправитесь?

– Не ерунду, – задумчиво пробормотал тогда Кидди. – Личное тестирование необходимо.